Евреи по праву гордятся своей древней традицией обязательного всеобщего образования. Правда, сегодня эту гордость болезненно ущемляет тот факт, что обязательность и всеобщность образования распространялась только на мальчиков (ведь в Пятикнижии сказано: «И научите им [словам Торы] сыновей ваших»¹ — сыновей, но не дочерей, поясняет Талмуд²). Но не спешите расстраиваться — отсутствие религиозной обязанности обучать девочек вовсе не означало, что они не получали никакого образования. Скорее, наоборот: поскольку заповедь изучения Торы распространялась только на мальчиков и взрослых мужчин, женское образование оставалось менее формализованным, более разнообразным и чувствительным к веяниям времени.
В XIX веке веяния времени превратились в настоящий шторм прогресса, рожденный столкновением традиционной еврейской нормы грамотности (умение читать и, желательно, понимать первоисточники на лошн-койдеш, «святом языке»³) и новой грандиозной задачи системы образования — воспитать полноценных граждан своей страны. Для этой цели, прежде всего, нужно было освоить государственный язык — не только чтение газет и книг, отражающих текущие взгляды правительства и его верноподданного народа на все происходящее в мире, но и письмо, позволяющее входить в бюрократические инстанции со своими прошениями, проектами, отчетами, доносами и т.п. Все это в XIX веке обнималось понятием «нравственность». В новой системе ценностей традиционное еврейское образование воспринималось как развращающее детей, причем особенно безнравственным в глазах русских чиновников выглядело стремление евреев обучать своих детей сразу первоисточникам (особенно — Талмуду), а не адаптированным текстам на понятном им языке⁴.
После безуспешных попыток правительства взять под контроль еврейские образовательные институты (хедеры и иешивы), чтобы плавно перенаправить их в нужное русло, власть решилась на создание собственной казенной системы еврейских училищ. Они должны были, по замыслу, гармонично сочетать необходимое государству образование на русском языке с необходимыми евреям религиозными знаниями, включенными в программу как «Закон Божий».
Хотя правительство признавало важность обучения девочек («потому что грубость и закоренелость евреев происходит главнейше от необразованности их женщин»⁵), открывшиеся в конце 1840-х годов казенные училища предназначались только для мальчиков. Именно это благосклонное равнодушие правительства к образованию девочек способствовало появлению многочисленных частных еврейских училищ, о которых повествует книга американской исследовательницы Элианы Адлер.
Ей удалось насчитать 130 женских еврейских училищ, открывшихся в Российской империи с 1831 по 1881 год и хоть как-то упомянутых в архивных документах или в прессе того времени. Как справедливо замечает Адлер, их, скорее всего, было больше — просто не все они попадали в поле зрения властей. Правительству вообще было чрезвычайно трудно контролировать систему образования евреев, основанную на взаимных договоренностях учителей и родителей учеников и не нуждавшуюся во вмешательстве государства. Даже в тех училищах, которые, в расчете на финансовую или моральную поддержку, становились подотчетными российской власти, реальность могла в течение десятилетий разительно отличаться от отчетов, пока случайная проверка не обнаруживала расхождение:
«Поучителен пример семьи Гермайзе из Вильны. Левин Гермайзе открыл частное мужское еврейское училище в 1840 году. Однако в 1844 году, после изменения законодательства, содержатели частных школ для мальчиков были вынуждены либо передать свои школы содержателям-неевреям, либо закрыть их. Гермайзе нашел выход из положения: училище для мальчиков он превратил в заведение для девочек. … Гермайзе-младший с успехом продолжал дело отца почти 20 лет. Однако в 1875 году заезжий инспектор обнаружил в школе, помимо должным образом зарегистрированных девочек, 17 мальчиков. Гермайзе поначалу заявил, что находился при убеждении, будто имеет право обучать и девочек, и мальчиков, потом — что в тот день у него болела нога и он не смог посетить на дому своих частных учеников. После нескольких докладов и инспекций, несмотря на неоднократные прошения самого Гермайзе, власти в 1877 году закрыли его училище».⁶
В новом, более «нравственном» образовании для еврейских мальчиков и девочек было заинтересовано не только правительство, но и сами евреи. Не только пламенные сторонники Просвещения — маскилим, но и традиционное большинство понимало выгоды владения русским (а заодно и французским) языком и другими престижными в их отечестве знаниями. Однако для них, в отличие от правительства, эта русская «нравственность» была вовсе не центральным стержнем образования, а только его украшением, полезным дополнением к обязательному изучению Торы. Поэтому они не спешили отдавать своих сыновей в казенные училища, где этим «украшениям» посвящалась половина или даже больше учебного времени, а качество преподавания еврейского «Закона Божия» вызывало сомнения.
Зато их дочерям нужны были именно украшения, как писал еженедельник «Рассвет» в 1861 г.:
«Девице, чтобы составить себе выгодную партию, — думают эти родители, — необходимо уметь говорить по-французски, играть на фортепьяно, но так, как ей нужен роскошный гардероб, бриллианты, серьги и т. д.»⁷
И здесь вопрос был лишь в стоимости этих украшений (обучение в частных женских училищах было довольно дорогим, и лишь некоторые из них предоставляли бесплатные места для девочек из неимущих семей), а не в экзистенциальном выборе между традицией и «нравственностью»:
«…эти две системы совершенно мирно уживались рядом в одной семье; сестра, одетая по последней моде, говорящая на нескольких языках и играющая на рояли, а брат в длиннополом балахоне, с длиннейшими пейсами и не умеющий писать ни на одном языке, не исключая и древнееврейского»,⁸ — цитирует Адлер другую газетную заметку, 1880 года, иронически изображавшую сложившуюся в середине XIX в. форму сосуществования двух систем ценностей, несовместимых с точки зрения автора заметки и последующих поколений.
Однако время частных инициатив в женском образовании подходило к концу. Еврейские политические движения, выраставшие на рубеже столетий, как грибы после дождя, разрабатывали собственные системы «нравственности» (отличные от той, которую насаждала Российская империя) — национальную сионистскую, социалистическую бундовскую, ортодоксально-религиозную и др. Каждое из этих новых движений нуждалось в собственной системе образования, воспитывающей детей — и мальчиков, и девочек — как приверженцев своей идеологии. Каждое из них давало свой хорошо продуманный ответ на вопрос о сравнительной ценности знания еврейских первоисточников и усвоения идеологии этих новых движений. И каждую новую систему женского образования поддерживал свой Большой брат, пристально следящий за ней.
Частные женские училища оказались тупиковой ветвью в истории еврейского образования. Однако их бестолковые попытки совместить несовместимое, их найденные на коленке решения, подсказанные то ли безудержным идеализмом, то ли корыстными интересами содержателей училищ, оставались именно частными, «низовыми» инициативами, не поддержанными никакой партией, никаким «-измом». Их история напоминает историю таких же «низовых» инициатив в перестроечные и ранние 1990-е, когда множество еврейских активистов и педагогов ощутили, что судьба еврейского образования на постсоветском пространстве находится «в их руках»⁹. Они на свой страх и риск брались за решение неразрешимых педагогических задач и как-то справлялись с ними — иногда оригинально и хорошо, иногда тривиально и плохо. А к концу 90-х почти все еврейские школы оказались под контролем больших организаций (Сохнут, Джойнт, Хабад и др.), знающих правильные ответы на все главные вопросы.
Книга Элианы Адлер богата подробностями (иногда суховатыми, иногда весьма вкусными), почерпнутыми из первоисточников, и она не навязывает читателю однозначного понимания представленного материала. Я прочитал ее книгу — в несколько анархистском ключе — как историю горизонтальной самоорганизации в женском образовании, вытесненной на обочину истории возникшими в новом еврейском мире вертикалями власти. Вы можете прочитать эту книгу иначе. Особенно, если у вас есть интерес к тупикам истории и скрытым в них нереализованным возможностям — тем самым, в которых Вальтер Беньямин угадывал «слабую мессианскую силу».
[1] Дварим 11: 19. [2] Кидушин 29б. [3] Умение писать в еврейской традиции считалось необязательным и слишком легким предметом, чтобы включать его в программу обучения в хедере. Подробнее о специфике еврейского понимания грамотности см. Шауль Штампфер, «Семья, школа и раввины у евреев Восточной Европы», «Мосты культуры», 2014, с. 201–229. [4] Так, в 1851 г. министр народного просвещения князь П.А. Ширинский-Шихматов писал императору, что в казенных еврейских училищах «едва ли было бы возможно перейти от Талмуда прямо к Катехизису, без опасения, чтобы от невежества и суеверия родителей сии заведения не остались пусты». В качестве компромисса министерство одобрило издание галахического кодекса Маймонида с немецким переводом: «Книга эта, как переход от Талмуда к Катехизису, предназначенная, в видах снисхождения к религиозным убеждениям Евреев, только к временному употреблению, до введения совершенно соответствующего видам правительства краткого руководства, есть систематический, по возможности сжатый и очищенный сборник законоположений и обрядов Еврейских, из которого Министерство будет назначать те или другие отделы и главы к преподаванию в Училищах, смотря по предназначению каждого». [5] Адлер, с. 65. [6] Адлер, с. 91. [7] Адлер, с. 192 [8] Адлер, с. 193 [9] Дух того времени можно почувствовать, полистав старые номера альманаха «Новая еврейская школа» (1998–2004), сохранившиеся на одном лишь сайте с пометкой old.
