Жанр «из фондов музея» может обернуться выставкой скучно-отчетной (когда искусство какого-то периода или вида искусства показывается исходя лишь из хронологического или технического совпадения), а может стать концептуально блистательным высказыванием. Новая выставка Тель-авивского художественного музея (TAMA) находится где-то посередине, и только от конкретного зрителя зависит, как именно она будет прочитана.
Нам дано: два зала, работы на бумаге в разных техниках (от рисунка до гравюр, сложнейших по исполнению и смеси технических приемов), фонды одного музея (состоящие, в основном, из даров разной степени размера и значительности), крупные и не столь крупные имена (экспрессионисты, от Нольде и Гросса до Мунка, Кете Кольвиц; первый и второй русские авангарды, от Нины Коган и Натальи Гончаровой до Михаила Гробмана; имена первого ряда — Шагал, Пикассо, Миро, Ман Рэй, Клее, Шиле, Ротко; еврейские художники; израильские художники-евреи, израильские художники-арабы и, конечно, листы из блокнота со сценами погромов 7 октября). Хронология в развеске относительна, часто сбита, и уж точно не является основной нитью повествования. С повествованием вообще проблема — экспликаций мало, и они появляются не методично — по темам или сюжетам, а как-то спорадически, когда есть, что сказать, что ли. При этом этикетки под работами скромны до полного минимализма: ни серийность той или иной работы, ни подробное изложение особенностей техники, наличие ошибок в определении гравюрных техник, изумительная в некоторых случаях политкорректность определения места рождения и смерти автора работы, делающего, например, из Ильи Репина украинско-финского художника (вроде все правильно указано, но в результате смотрится нелепо). Если браться за рецензию только с позиции профессионального художественного критика, выставка — так себе.
Но нет, есть в ней нечто, дающее глазу работу, а дыханию — кислород. Во-первых, некоторые работы — блистательные. Один только Эдвард Мунк представлен тут шестью листами, которые открывают в авторе слишком знаменитого «Крика» потрясающего графика. Обожаемая в ГДР (и в СССР) за коммунистические взгляды и «так удачно» умершая в оказавшемся на восточной стороне разделенной Германии Дрездене Кете Кольвиц творит на медной гравированной доске чудеса, сравнимые разве что с «Ужасами войны» Гойи или сложнейшими по исполнению офортами великого гравера 17 века Геркулеса Зегерса. Смешнейшие «Головы» и «Фантастические птицы» (по 9 авторов на каждый из двух листов), которые нарисовали в 1940-х матерые уже сюрреалисты. Две проститутки Эгона Шиле, одна в синих чулках, другая — в оранжевых, редкие на выставке работы, купленные самим музеем, не дар. И многое-многое другое.
Во-вторых, выставка явно претендует на то, чтобы сказать нечто большее, чем просто «смотрите, что у нас есть». Ее название — Hold Everything Dear — заимствовано у заглавия книги одного из самых знаменитых арт-критиков-марксистов, Джона Бергера. Бергеру повезло, он умер в солидном 90-летнем возрасте в 2017 году и не увидел ни пандемии, ни сегодняшних войн. Однако он успел поставить современному миру диагноз, который тогда казался, если не бредом, то уж точно неким радикально левацким преувеличением: «Никогда прежде разрушения, вызванные погоней за прибылью, как ее определяет капитализм, не были более масштабными, чем сегодня <…> Люди повсюду — в самых разных условиях — задаются вопросом — где мы? Вопрос исторический, а не географический. Что мы переживаем? Куда нас везут? Что мы потеряли? Как продолжать жить без правдоподобного видения будущего?». Сегодня эти вопросы не задает себе только ленивый или спрятавшийся глубоко в свою нору, но и из нор реальность вытягивает и вытягивает.
Отсылка к книге Бергера (а у нее есть еще и говорящий подзаголовок: «послания о выживании и сопротивлении»), это прямое высказывание кураторов музея. Они хотят через показываемое ими искусство кинуть нас на самое дно. Про это и Пикассо со своей «Мечтой и ложью Франко», страстным антифранкистским и антивоенным памфлетом 1937 года; и истекающие кровью листы умершей в 2022-м израильской художницы Майи Атун; и беззвучно вопящий лист Кольвиц, и то ли погром, то ли история Лота — «Бегство» Якоба Штейнхардта (1903), и даже библейские листы Шагала (1956). Оттуда, из разверзшегося ада, пришли рисунки Рахель Рабинович, художницы из северного кибуца Дафна, вынужденной покинуть свой дом и рисующей с тех пор горящие скелеты тех, кто навсегда остался в своих уже не существующих домах в кибуцах на Юге.
Но, опустившись в ад, человек имеет свойство восставать. И у Шагала посланный на землю ангел останавливает руку с ножом Авраама, занесенную над горлом Исаака. И солнце восходит на морском пейзаже «еврейского импрессиониста» Ури Лессера (1895). И «Волшебная гора», как сказочный замок, выросла у Пауля Клее (1920-е). И само искусство, как пишут кураторы, «отражает необходимость держаться за ценные “реликвии”, которые несут надежду на возрождение и перспективу светлого, безопасного/надежного будущего». Искусство как сопротивление? Сегодня кажется, что эта утопия уничтожена реальностью. Но попробовать явно стоило. И человек будет пробовать еще и еще. Пока мы живы.
