Имя историка Шимона (Семена Марковича) Дубнова (1860–1941), погибшего в рижском гетто, русские евреи помнят. С началом еврейского возрождения на постсоветском пространстве его книги выдержали несколько переизданий (благо их не надо было переводить). Первая еврейская школа в перестроечном Союзе (в Риге) была названа в честь Дубнова.
Однако об общественно-политических взглядах историка широкой публике известно значительно меньше. Правда, в 1981 году в израильской серии «Библиотека алия» были переизданы его «Письма о старом и новом еврействе» (в сборнике «Две концепции еврейского национального возрождения»), однако эта книга давно стала библиографической редкостью и современному читателю практически неизвестна. Поэтому монографию Саймона Рабиновича, вышедшую в московском издательстве НЛО, можно считать настоящим прорывом.
В XIX веке на еврейской улице шел ожесточенный спор, являются ли евреи «религией» или «нацией». Как показал Рабинович, Дубнов (как и подавляющее большинство российских еврейских деятелей) был националистом, полагая евреев народом, несмотря на отсутствие у них таких национальных признаков, как общий язык или территория. Более того, исчезновение еврейского народа (ассимиляцию) историк полагал величайшим из возможных бедствий.
Но как сохранить народ в условиях рассеяния? Одно из решений предлагали сионисты, однако, как пишет Рабинович, Дубнову оказалось с ними не по пути:
Планы сионистов построить национальное государство казались Дубнову (как и многим) не только утопическими; что гораздо важнее, он видел в стремлении к государству шаг назад, отказ от исторической миссии еврейского народа. Дубнов был агностиком и позитивистом, но, безусловно, продолжал, пусть и по-новому, считать евреев “светочем народов”, снова прокладывающим пути для всего человечества.
И тут, пишет Рабинович, Дубнову пришел на помощь его опыт историка. Как полагал Семен Маркович, еврейский народ не растворился не только благодаря религии (у модерных историков это было общим местом), но, в первую очередь, — благодаря системе самоуправления, делавшей еврейскую общину фактически «государством в государстве» (формулировка, весьма любимая антисемитами, однако Дубнов, похоже, ее не боялся).
Борясь с сословными привилегиями и стремясь к превращению членов различных корпораций в равноправных «граждан», модерное государство уничтожило и еврейское самоуправление, что повлекло за собой ассимиляцию. Поэтому, полагал Дубнов, для национального самосохранения евреям нужна — «автономия» — выборные местные и общенациональные органы с правом принудительного налогообложения, которые будут ведать внутренними еврейскими делами, чьи решения будут обязательны для всех.
Дубнов утверждал, что средоточием еврейского автономизма должна стать самоуправляемая община, и сразу определял круг ответственности этого органа: экономическое развитие ее членов, судебная функция, а также налогообложение. Эти функции изначально были присущи религиозной общине, однако теперь, по мнению Дубнова, появилась возможность административного разграничения секулярной и религиозной сторон самоуправления, как это уже произошло в большинстве европейских стран.
В принципе, ничего необычного в этом не было: в конце XIX – начале XX вв. автономии требовали многие восточноевропейские меньшинства. Однако в остальных случаях речь обычно шла о территориях компактного проживания, которой у евреев, естественно, не было. Поэтому у Дубнова, пишет Рабинович, речь шла не об экстерриториальной, а «персональной» автономии.
Для достижения своей цели Дубнов даже создал собственную партию, оставшуюся, однако, небольшим кружком интеллектуалов-единомышленников. Но, как показал Рабинович, учение Дубнова об «автономизме» оказало колоссальное влияние на еврейскую общественно-политическую мысль: едва ли не все еврейские партии, действующие в диаспоре, включили в свои политические требования ту или иную форму еврейской «автономии».
Заключительные главы монографии посвящены попыткам воплотить в жизнь идеи еврейской автономии, предпринятым после русской революции и Первой мировой войны: проекту «национально-персональной автономии» в недолговечном украинском государстве, участию еврейских делегаций в мирной конференции в Париже, лоббированию интересов еврейских меньшинств в Лиге Наций. Как нетрудно догадаться, из всех этих усилий мало что вышло: политический климат в Восточной Европе и СССР оказался не слишком благоприятным для подобных экспериментов. Однако, полагает Рабинович, нельзя сказать, что Дубнов и его единомышленники полностью проиграли. Ибо, как считает исследователь, их идеи оказались востребованы там, где они этого меньше всего ожидали, и теми, кого они считали своими главными оппонентами:
Величайшего успеха автономизм добился там, где этого трудно было ожидать, — в Палестине. Сионисты не могли создать государство за один день. Сорок лет на пути к суверенному Израилю евреи Палестины — подданные сначала Османской, а затем Британской империи — формировали политически разнообразное национальное меньшинство и выстраивали институты общинной и национальной автономии, схожие с теми, которые еврейские автономисты задумывали для Российской империи. В годы британского мандата еврейские юристы пытались добиться “еврейского закона”, который распространялся бы исключительно на еврейскую общину Палестины, еврейские социалисты сплотили мощный автономный профсоюз, а сионисты различных оттенков обсуждали наилучшую в данных обстоятельствах разновидность национальной автономии. Идеи таких националистов, как Дубнов, оказались не менее влиятельны в Земле Израиля, чем в Европе.
