Ну, наконец-то! На протяжении многих лет автор этих строк писал статьи, читал лекции и вел бесконечные споры в соцсетях, доказывая очевидную, казалось бы, истину: несмотря на все идеологические и цензурные препоны, а также государственный антисемитизм, советское информационное пространство никогда не было полностью Judenfrei. Поэтому, при желании, настойчивости и везении, даже из открытых советских источников можно было выудить крохи информации о еврейской религии, истории и культуре.
Однако одно дело — любительские изыскания, основу которых положили воспоминания об оставленной в Москве родительской библиотеке. И совсем другое — серьезное научное исследование, выпущенное издательством престижного американского университета. Так что отныне во всех интернет-спорах о жизни советских евреев, я, наконец, смогу с чистой совестью «давить» оппонентов от имени современной науки.
Что же касается собственно монографии, то для тех, кто в теме, материал оказался достаточно предсказуемым. Так, первую главу Гринберг посвятил немецкому писателю Лиону Фейхтвангеру. В отличие от Андре Жида, Артура Кестлера, Говарда Фаста и многих других писателей, изначально благоволивших советскому режиму, но затем пересмотревших свои взгляды, Фейхтвангер не менял своих убеждений, а, побывав в СССР, написал вполне апологетическую книгу. В награду за лояльность Фейхтвангера печатали в СССР довольно большими тиражами. И в результате советские читатели могли прочесть не только его роман о художнике «Гойе», но и, к примеру, трилогию «Иосиф Флавий», подробно рассказывающую о Великом восстании против Рима, разрушении Второго Храма и зарождении талмудического иудаизма. Или «Испанскую балладу» — о жизни евреев христианской Испании.
Еще одну главу Гринберг посвятил переводам с идиша. Вследствие ассимиляции и Холокоста количество советских евреев, умеющих читать на этом языке, в СССР непрерывно сокращалось. Однако, в соответствии с принципами советской национальной политики, существовали разнарядки и бюджеты на переводы национальных литератур на русский язык. И кое-что с этого царского стола перепадало и евреям. Больше всего повезло Шолом-Алейхему, которого власти назначили главным еврейским писателем, благодаря чему он даже удостоился переводного собрания сочинений (точно такого же, как было в Москве у моих родителей — в книге приведена его фотография). Но переводили и других, и классиков (Переца, Менделе Мойхер-Сфорима, Шолома Аша…), и современных советских авторов.
Еще одним источником информации служила антирелигиозная и даже антисионистская литература, в изобилии издававшаяся в СССР. Как справедливо отмечает исследователь, в данном случае власти нередко достигали прямо противоположного результата, чем намеревались. Их целью было разоблачить «реакционную сущность» религии (в данном случае иудаизма) и сионизма — а читатель искал и находил там информацию о святых еврейских книгах или о современном Израиле. К примеру, благодаря академическим «Библейским сказаниям» Зенона Косидовского или даже остросатирической «Занимательной (в других переводах Забавной) Библии» Леона Таксиля многие, включая евреев, вполне прилично знали библейские сюжеты — несмотря на то, что саму Библию можно было купить только на черном рынке и за очень большие деньги.
Источником «еврейской информации» могли быть и произведения русских авторов, например, упомянутый в монографии «Белеет парус одинокий» Валентина Катаева, в котором, среди прочего, описан еврейский погром в Одессе. Или (не упомянутая) «Молодая гвардия» Александра Фадеева — с ее лаконичным рассказом о судьбе евреев, оказавшихся на оккупированных территориях.
Как отмечает Гринберг, важно не только то, что читали советские евреи, но и то, как они читали те или иные тексты. Ибо то, что для остальных советских читателей было «про них», для евреев было «про нас». (Поэтому, к примеру, они могли обратить больше внимания на проходные еврейские сюжеты и эпизоды, появлявшиеся в тех или иных текстах вроде «Кондуита и Швамбрании» Льва Кассиля («А наша кошка тоже еврей?») или автобиографической прозе Самуила Маршака). То, что остальным казалось преданьем старины глубокой, для советских евреев могло быть эмпирической реальность, данной в ощущение здесь и сейчас — как, например, отрывок из культовой трилогии Александры Бруштейн, описывающий, с какими трудностями сталкивались евреи, желавшие поступить в дореволюционные гимназии:
«Неэкзаменованных девочек вместе со мной всего семь человек. И все они — еврейки: Фейгель, Гуз, Айзенштейн и другие. Начинается экзамен, и я просто ушам не верю. То же чтение вслух, но не коротеньких рассказиков из хрестоматии, а больших, сложных литературных отрывков. Самые разнообразные вопросы по содержанию прочитанного. Разбор не только по частям предложения, но и по частям речи. И еще, и еще, и еще. Не буду рассказывать о дальнейшем ходе экзаменов. Скажу только одно: как выяснилось потом, мы писали не ту диктовку, что все остальные девочки, и решали не те задачи, что они, а гораздо более трудные».
Последнюю главу Гринберг посвятил анализу творчества братьев Стругацких и Юрия Трифонова, пользовавшихся огромной популярностью у образованных советских читателей, среди которых было немало евреев. Стругацких помнят и читают и сегодня, а вот Трифонова, боюсь, основательно забыли, и совершенно напрасно. Так что отдельное спасибо исследователю за это напоминание.
Сконструированная Гринбергом виртуальная «еврейская советская книжная полка» предсказуемо оказалась неполной — нельзя объять необъятное. Однако количество собранного и проанализированного материала все равно впечатляет. Поэтому для всех, кто хочет понять, какую еврейскую информацию можно было почерпнуть из советских открытых источников, монография Гринберга это — must.
