«Венок сюжетов»

В издательстве «Новое литературное обозрение» вышел «Викторианский сборник»¹, в котором собраны тексты, написанные по случаю юбилея филолога-полониста и ключевой фигуры в современной российской иудаике Виктории Валентиновны Мочаловой. Для знающих московские круги неофициального искусства 1970-80-х годов она же была одним из светских столпов этого не склонного вообще-то к объединению мира, и одной из его первых красавиц.

Тематика «Викторианского сборника» исключительно разнообразна. Тут и раввины, и погромы, и еврейские деятели сталинского кинематографа, и современная (ну почти современная) израильская русскоязычная проза, и кейптаунские музеи, и египетские фараоны, и Толковая Палея. Такой тематический разброс — редкость для фестшрифта, который по определению центростремителен, сосредоточен на том, что скучно называется «кругом научных интересов» адресата.

Но в данном случае адресат — Виктория Валентиновна Мочалова, а значит, никакой центростремительности, сплошная центробежность. И дело даже не в широте интересов самого юбиляра, а в том, что поздравить её собрались люди из самых разных областей гуманитарного знания. Не могли не собраться. И фараоноведы, и раввинологи. Коллеги, единомышленники, сотрудники. Друзья. Каждый со своим подарком.

Сорок один человек. Точнее, сорок плюс один. Сорок исследовательских работ и один рассказ — Павла Пепперштейна. Он же оформил сборник.

О том самом «круге научных интересов» Виктории Мочаловой вполне полно, хотя и с неизбежностью пунктирно рассказала Ольга Белова в первой статье сборника. Полонистика, история польской литературы от Ренессанса и барокко до XX века. Позже — славяно-иудаика, история и культура евреев Восточной Европы, иудео-христианские отношения в Польше XVI–XVII веков. С вылазками в чешский театр, Захер-Мазоха, историю русской эмиграции, теорию соцреализма, пушкинистику и т. д.

Но не менее значима роль юбиляра как организатора науки. Об этом — статья-мемуар Аркадия Ковельмана. О Свободном еврейском университете, позже ставшем Еврейским университетом в Москве (милостью легендарного декана журфака МГУ Ясена Засурского он располагался на чердаке журфаковского корпуса, в аудитории 333, и доброжелатели говорили, что на половину числа зверя евреи уже наработали, дело за малым). О том, как Виктория Мочалова с Рашидом Каплановым создали ассоциацию исследователей и преподавателей иудаики «Сэфер», существующую и поныне. О деятельности «Сэфера» — экспедициях, полевых исследованиях, конференциях, летних/зимних школах, журнале Judaic-Slavic Journal.

Роль Виктории Мочаловой в том, что «Сэфер» не просто возник, но и живёт вот уже больше трех десятилетий, переоценить не то, что трудно — невозможно. Иудаика как наука, наверное, возродилась бы на постсоветском пространстве и без неё. А вот иудаики как сообщества в нынешнем виде просто не существовало бы.

И дело здесь не в уме, энергии, организаторских способностях, или не только в них. Набивший оскомину анекдот про двух евреев и три синагоги — он ведь и про иудаику тоже. А про российскую — тем более. «Виктория Валентиновна в те времена умудрялась быть спасающим ангелом для всех — поверх случайных и не очень случайных ссор», — пишет Аркадий Ковельман, неслучайно упоминая рядом и «ангела», и «ссоры». Чтобы приучить потенциальных прихожан трёх синагог ходить в одну — надо было быть именно что «спасающим ангелом». То есть Викторией Мочаловой. Ибо других претендентов на эту роль не было и быть не могло.

Интересно, что образ синагоги в статье Ковельмана тоже возникает. Автор цитирует куратора академических программ «Джойнта», назвавшего некогда «Сэфер» «академической синагогой», и добавляет, что в этой синагоге Виктория Мочалова отвечала и отвечает за всё — то есть является архисинагогиссой на греческом языке поздней античности.

К религиозным метафорам прибегает и одна из составительниц сборника Галина Зеленина: «Если и есть у нас, московской иудаики, свой цадик, то это Виктория Мочалова, и все мы, будь то литваки или атеисты, — хасиды Черемушкер ребе… Такая уж персона — цадик, цадик объединяет». Недавно по этому поводу кто-то вспомнил, что сына Виктории Мочаловой Антона Носика друзья тоже называли «московским ребе». Это у них семейное.

Впрочем, у того же Ковельмана мелькает и ещё один образ, не менее важный — хозяйки салона. Роль, перешедшая в эпоху «Сэфера» из 70-х, когда Виктория Мочалова была одним из центров круга московского концептуализма — того круга, в который входили Илья Кабаков, Эрик Булатов, Виктор Пивоваров, Дмитрий Пригов, Лев Рубинштейн, Владимир Сорокин. Позже она стала одним из летописцев этой группы, написав для одного польского сборника статью «The Moscow School of Postmodernism».

Апропо. Один хороший математик из знаменитой учёной династии в полушутку жаловался, что в молодости был сыном своего отца, а потом стал отцом своего сына. Я никогда не слышал, чтобы Викторию Мочалову определяли через родственников: «жена Ильи Кабакова», «мать Антона Носика». Самостоятельная единица. Сочетающая то, что редко совпадает в одном человеке, — мудрость, светскость, доброту, заботливость.

Потому-то все эти такие разные люди, знатоки сталинского кинематографа и Толковой Палеи, исследователи русско-японской войны и биографы Вечного Жида, собрались под одной обложкой, чтобы её поздравить. Поблагодарить. Принести свои дары. Сорок один человек. Сорок плюс один.