В прошлом году на юбилейной 60-й Венецианской биеннале современного искусства Израиль должна была представлять 40-летняя видео-художница Рут Патир со своим масштабным медиапроектом «(M)otherland». Обстановка вокруг израильского павильона сгущалась, все опасались жесткого противостояния, но вместо открытия участники вывесили табличку: «Художник и кураторы израильского павильона откроют выставку, когда будет достигнуто соглашение о прекращении огня и освобождении заложников». Во время биеннале павильон так и не открылся, но через стекло можно было увидеть финальную часть проекта — «Keening» \ «Плач по умершим», созданную после 7-го октября, — видео, где по центру Тель-Авива двигалось шествие древних глиняных женских фигурок, символов плодородия периода Первого храма, ставших теперь символами горя и оплакивания. А журнал ARTnews назвал так и не открывшуюся выставку Рут Патир первой в рейтинге «Определяющих художественных событий 2024 года».
Экспозиция «(M)otherland» в Тель-Авивском художественном музее выстроена анфиладой из пяти залов с видео и личными текстами Рут Патир. Художница говорит, что как ей ни горько, что долго готовившаяся для Венеции выставка, так и не открылась тогда, может быть, это спасло ее от слишком одномерного понимания, а сейчас появится возможность понять все сложно увязанные в ней сюжеты.
Рут Патир начинает рассказ с видео, где показаны её первые встречи с докторами: два года назад генетический анализ показал, что у неё мутация, обещающая рак груди и яичников, выяснилось, что её нужно срочно лечить, чтобы сохранить жизнь, а вместе с тем так же срочно начинать гормональную терапию для извлечения яйцеклеток, чтобы она потом могла родить. В этом видео, выглядящем как документальное, доктора сделаны в технологии 3D анимации, а аватаром самой художницы оказывается ожившая глиняная фигурка из коллекции древностей Музея Израиля: оригинал её мы видим в том же зале под стеклянным колпаком с этикеткой «Железный век II. VIII-VI вв. до н.э.». Это совсем маленькая статуэтка с отбитым носом, но тем не менее, одна из немногих целых в этой коллекции, идол, у которого нет ног, а только условное основание вроде юбки, но зато есть большая грудь, ведь это символ женщины, плодородия, фертильности. И с того момента, как медицина берется за неё, Рут начинает чувствовать себя именно как сосуд фертильности, созданный исключительно для деторождения, и все, что теперь ожидают от неё — чтобы она стала матерью.
Второй зал сделан как место для ожидания в клинике репродуктивной медицины: банкетки по периметру, экраны на стенах. На этих экранах мы видим ту же рекламу, что обычно бывает в больницах, плакаты с младенцами и муляжами женских органов размножения, слышим голоса, указывающие кому в какой кабинет идти, а ещё видим женщин, сидящих в ожидании приёма. Все они выглядят как разнообразные древние фигурки плодородия, очень условные, где самое главное — грудь. Но делают они то же самое, что сегодняшние женщины: сидят в телефоне. И мы видим у кого-то, листающего Тиндер, что мужчины в этом мире — это древние глиняные фигурки конных всадников. Как говорит потом автор: никто не знает, кто эти ездоки, важно, что на лошади. И ещё одна деталь, которая должна была бы сильно сработать в Венеции: в музейном зале мы видим экраны на стенах больницы, и на них идут реальные израильские новости этого момента, инкорпорированные в арт-видео. И то, что драматическая личная история сразу оказывается включена в мрачную политическую повестку страны, даёт всему проекту другой объем.
У Рут Патир прекрасное чувство юмора, она очень наблюдательна и так поворачивает наш взгляд на давно знакомое, что мы видим пародийную чрезмерность больничной обстановки, нас раздражает искусственно приподнятый тон обращения к женщинам и давление ожиданий общества и государства, требующих от каждой стать матерью. Каково оказаться в этой среде тем, у кого не осталось надежд на материнство, или тем, кто, как Рут, не собирался заводить детей и теперь как будто не может выбраться из капкана заботливой медицины, направившей все свои новые технологии на то, чтобы сделать её матерью?
Третий зал с главной частью видеопроекта оформлен как комната в доме Рут, это фильм, в котором она формулирует свои сомнения. Мы видим ее бесконечные встречи с врачами, осмотры, анализы и заново понимаем, насколько вообще всё, что связано с гинекологическими обследованиями, унизительно и травматично для женщин. И то, что Рут показывает этот опыт иронично, например, как доктор выбивает ритм на её звонкой глиняной груди, а узистка залезает под ее глиняную «юбку», только усиливает ощущение неловкости момента и женской уязвимости.
Одна из самых сильных сторон «(M)otherland» — это абсолютная открытость Рут Патир, делающей свою жизнь материалом для искусства. Её имя, её возраст, болезни её родных, её близкие, её дом, наконец, её организм, — всё это оказывается перед нами. Мы видим то, как она сама себе делает инъекции гормонов, её усталость, слёзы, обиды на партнёра, который вроде бы помогает, но не может поддержать так, как бы ей этого хотелось в минуту слабости (прекрасный момент, когда мы этого партнера видим: глиняный человек, лежащий на диване в то время, как его глиняная лошадь лежит рядом на коврике). Её разговор с мамой, такой же глиняной фигуркой, где мама пытается объяснить своё отношение к материнству и успокоить дочь, объяснив, что она никому ничего не должна. И, наконец, фантастический сон, где мы попадаем в гигантский, сверкающий металлом дворец, хайтековскую фабрику материнства с траволаторами с едущими цепочками глиняных женщин, с подъемными кранами, переставляющими женщин к рядам приборов для маммографии, с очередями светящихся «гробов» для МРТ. Эта антиутопия — реализация страхов о мире, где женщины окончательно теряют индивидуальность, оставляя себе только детородную функцию. И полные отчаянья и потерянности кадры, где Рут в камере МРТ плавает среди бурного моря.
Как в настоящем кино в этом видео есть титры и финальная песня, во время которой глиняная Рут едет на машине с одного обследования на другое. Песня, переделанная из битловской «Hey Jude», как будто так же хочет ободрить: «Хей, Рут, почему ты в депрессии? Ты разучилась танцевать, ночью ты опять плакала в ванной, закрой окно, не надо прыгать с балкона…». Но ободрить получается плохо. И это еще не конец истории.
Четвертый зал проекта — музейный стеллаж с выдвижными ящиками, в которых разложены настоящие пронумерованные осколки этих самых фигурок плодородия из музея Израиля. На стене висит рассказ Рут о том, как в конце октября она ездила в музей смотреть на эти обломки, чтобы взять что-то в аренду для выставки в Венеции. И как в эти дни она не могла работать над выставкой, не могла спать и всё время плакала, как встретила девушку, идущую, не глядя на машины, и не слушая сирены, потерянную от бесконечных похорон и того, что все друзья погибли на фестивале Нова. И о том, что она без конца ходила на протесты и думала о том, что древние женщины тоже бы пошли на эти демонстрации вместе с ней, потому что война — это мужское, а женское — это оплакивать погибших.
Последний, пятый зал «(M)otherland» — это то самое видео «Keening» \ «Плач по умершим», где под мрачную музыку идут на фоне башен Азриэли толпы глиняных женщин, поломанных, в трещинах, без голов, с музейными инвентарными номерами на спинах, такими же, как номера заключенных на руках выживших в Холокосте, они всплескивают руками, закрывают лица, бьют себя в грудь, как плакальщицы на похоронах. А перед ними стоят неподвижной шеренгой глиняные всадники, как тель-авивская конная полиция, и валит розовый дым от дымовой шашки. В этом видео Рут доходит до патетики, чего до этого совсем не было в её проекте. И шествие не кончается, она закольцевала его так, что женщины идут и идут, обнимают друг друга и прижимают руки к груди, будто пытаясь унять боль в сердце.
По-русски выставку почему-то назвали «Мать-земля», пытаясь выкрутиться из словесной игры, в которой есть и «родина», и «материнство», и «другая земля». Но мне кажется, стоит, как и на иврите оставить английское название «(M)otherland». Венецианский проект Рут Патир под кураторством Миры Лапдот и Тамар Маргалит будет идти долго, до сентября, а потом уедет в Нью-Йорк. Так что еще есть время его увидеть.
