Название книги московского историка и краеведа Александра Васькина не должно вводить в заблуждение. Нет, разумеется, среди его героев есть и подлинно богемные персонажи, то есть вольные художники, не признававшие никаких правил, например, вечный скиталец художник Анатолий Зверев, «за пять минут в качестве благодарности способный нарисовать портрет хозяина квартиры, давшего ему крышу над головой», или автор легендарных «Москвы-Петушков» Веничка Ерофеев. Однако в целом эта книга — не только и не столько про «богему», но про советскую творческую интеллигенцию и ту среду, в которой она вращалась. Включая вполне признанных и обласканных властью персонажей вроде скульптора Меркурова, сделавшего имя и состояние на скульптурах вождей и классиков марксизма, которых он лепил весьма своеобразным способом.
Приезжавших к Меркурову удивлял его метод работы — свои скульптуры он первоначально лепил голыми. Вероятно, сказалось влияние Родена, с творчеством которого он познакомился в Париже. Но если Роден ваял голого Бальзака, то Меркуров — обнаженного Ленина. Поражала воображение скульптура Ильича с вытянутой рукой, но без штанов и со всеми причитающимися мужчине причиндалами. Меркуров, показывая в середину композиции, пояснял, что Ленин, «анатомический образ которого он постигает», будет украшать вавилонскую башню Дворца Советов, строительство коего (по проекту Бориса Иофана) началось в 1933 году на Волхонке на месте взорванного храма Христа Спасителя. А в гигантской голове Ленина будет… кабинет товарища Сталина. Одевал своих героев Меркуров уже после «постижения».
А вот временные рамки Васькин указал совершенно верно: в книге прослеживается вся история интересующей его прослойки, от эпохи военного коммунизма, когда писатели и художники спасались выдаваемой в пайках воблой, до позднего застоя, когда к их услугам были лучшие рестораны, в том числе закрытые для простых смертных, не имеющих членских билетов творческих союзов.
Не обманул автор и относительно «повседневной жизни». Последняя описана красочно, многообразно и с подробностями, о которых многие сегодня стараются забыть: разоблачительными и обличительными кампаниями, интригами, доносами, квартирным вопросом, поездками за границу, зависевшими от воли и благосклонности начальства, и т.д.
Еврейской темы Васькин специально не касается. Но поскольку национальный состав советской творческой интеллигенции все 70 лет вызывал у антисемитов скрежет зубовный («присоединить к Израилю Биробиджан и Союз композиторов» — популярная шутка времен Перестройки), евреи и еврейские сюжеты встречаются едва ли не на каждой странице, начиная с обложки — поскольку упомянутая в названии возлюбленная Маяковского выросла в хорошей еврейской семье и даже вышла замуж по закону Моисея и Израиля (церемонию бракосочетания Бриков проводил лично главный раввин Москвы Яков Мазе). Или, скажем, популярные в Москве капустники — мало того, что среди их звезд было немало евреев, так еще и темы для шуток порой выбирались соответствующие:
Например, выходит на сцену Ширвиндт и говорит по поводу строительства первых подземных переходов в Москве, мол, наши архитекторы строят большой подземный переход от социализма к коммунизму. Или: «Наш корреспондент обратился к Юрию Любимову с вопросом: "Почему так долго не выпускался спектакль «Павшие и живые»?" Любимов ответил, что спектакль задерживался по трем пунктам, из которых самый главный пятый». И все смеялись, понимая, о каком таком «пятом» пункте идет речь.
Или популярный в двадцатые годы ресторан московского клуба литераторов «Дом Герцена», увековеченный Булгаковым в «Мастере и Маргарите». Помните ресторатора Арчибальда Арчибальдовича, вовремя покинувшего вверенный пост с балыком подмышкой перед тем, как Коровьев и Бегемот предали ресторан огню? Так вот:
Ресторан Дома Герцена прославил его хлебосольный хозяин — метрдотель, звали которого Яков Данилович Розенталь, отличавшийся большущей бородой, как говорили, «бородищей, как у Черномора или Карабаса-Барабаса». Яков Розенталь послужил одним из прототипов Арчибальда Арчибальдовича, директора ресторана Дома Грибоедова… С 1920-х годов к Розенталю прочно прилепится прозвище — «Борода». Образ бородача-ресторатора стал легендарным. Поэтому, стоило кому-либо произнести фразу «Идем к Бороде», и мгновенно все понимали, что идти надо туда, где в настоящее время он работал. А работал Борода исключительно в богемных ресторанах, призвание его было такое. Утесов рассказывал: «Он не только знал весь театральный мир, но и вкусы каждого, умел внушить, что здесь именно отдыхают, а не работают на реализацию плана по винам и закускам. Это — начиная с конца двадцатых годов».
Некоторые творческие работники даже после смерти не могли обойтись без евреев. Поскольку, к примеру, в Союзе писателей похоронной частью заведовал — Арий Давидович Ротницкий, который, как говорили, распоряжался еще на похоронах Льва Толстого в Ясной Поляне.
Ну и, разумеется, евреев хватало и среди самих советских писателей, художников и композиторов. Поэтому на страницах книги мы ожидаемо встречаем и автора «Гренады» Михаила Светлова, и скульптора Эрнста Неизвестного, писателя Бабеля (завсегдатая модного салона жены «железного наркома» Ежовой и одного из ее многочисленных любовников), балерину Майю Плисецкую и многих, многих других.
Поскольку книги вроде этой не могут не быть компилятивными, многое из рассказанного Васькиным мы уже читали и раньше, например, в многочисленных мемуарах о советской жизни или в художественных произведениях, основанных на биографическом и/или автобиографическом материале (Довлатов, Олеша, Катаев…). Однако поскольку никто не в силах объять необъятное, не сомневаюсь, что даже самый начитанный читатель найдет в книге Васькина много нового и интересного.
