Арика Айнштейна не стало в 2013-м, но в Израиле его не забывают: подводя итоги 5784 года по еврейскому календарю, компания по мониторингу СМИ Media Forest выяснила, что за отчетный период он занял третье место по общему количеству радиоротаций, уступив лишь Эялю Голану и Шломо Арци — действующим тяжеловесам израильской музыкальной индустрии. На песни Айнштейна продолжают создаваться кавер-версии, а одним из самых ярких альбомов прошлого года в стране стал «Lama Lo Akhshav?» («Почему не сейчас?») ансамбля The Uzi Navon Legacy — уважительное посвящение выдающемуся певцу длиной в 10 песен. Наследию Айнштейна посвящена и новая программа The Revolution Orchestra (Tizmoret ha-Maapekha), изобретательного музыкального коллектива под управлением дирижера Роя Оппенгейма, а также композитора, пианиста и аранжировщика Зоара Шарона. 23 февраля в иерусалимском театре состоялась ее столичная премьера.
Основанный в 2004 году, The Revolution Orchestra сделал себе имя необычными постановками на стыке разнообразных стилей и медиа: в его резюме — множество уникальных концертов, включая «озвучивание» рассказов Этгара Керета, живые саундтреки к немым фильмам, оммаж труппе «Монти Пайтон», пластический спектакль с саундтреком от Шопена до группы Radiohead и мюзикл о жене Шимона Переса Соне. Музыканты не раз заходили и на территорию израильской поп-культуры: одно их шоу реанимировало записи старинной группы The Roosters (Ha-Tarnigolim, «Петухи»), другое — скетчи комедийного трио Ha-Gashash Ha-Hiver (The Pale Tracker, «Бледный следопыт»). Впрочем, как признался во вступительном слове Рой Оппенгейм, работать с наследием Арика Айнштейна, тем не менее, было нелегко — и из-за особого статуса героя, даже на фоне других поп-музыкальных легенд, и ввиду чрезвычайного разнообразия его творческих проявлений. Айнштейн в разные годы был и солистом армейского ансамбля, и эстрадным артистом, и рокером, и ретро-певцом, и звездой детского телевидения. А еще — комиком, романтиком, хулиганом, экспериментатором и, наконец, канонизированным классиком.
Зоар Шарон, ответственный за партитуры программ The Revolution Orchestra, когда-то остроумно назвал подобные проекты «живыми концертами умерших людей». Это действительно именно так и выглядит: за исключением считанных фрагментов (в исполнении нескольких песен приняли участие гости вечера — певица Рони Далуми и актер, друг и соратник Айнштейна Мони Мошонов), ансамбль принял решение сохранить вокал музыканта во всех композициях и не превращать мероприятие в караоке-вечеринку. Для этого звуковые дорожки с голосом Айнштейна были аккуратно вырезаны из оригинальных аудио- и видеозаписей — артист пел для зрителей с размещенного над сценой экрана, а аккомпанировали ему в реальном времени музыканты оркестра. Соответственно, первым вызовом для авторов проекта было соотнести живую музыку по громкости с записанной заранее вокальной дорожкой: умеющий порой разразиться оглушительным тутти в этот вечер «революционный оркестр» часто звучал приглушенно, даже вкрадчиво, сознательно оставаясь на заднем плане на фоне пения Айнштейна. При этом аранжировки практически везде сделали новые и местами на редкость находчивые: так, композиция «Yoshev al Ha-Gader» («Сижу на заборе») обрела пружинистый ритм регги, а в ее середину вставили виртуозное соло на бас-гитаре. В свою очередь, в прозвучавшей на бис «Lishrok ba-Hoshekh» («Свистеть в темноте») главному герою подпевал с экрана целый хор: каждый в своем маленьком окошке, как в видеопроектах коронавирусных времён.
Другие вызовы, однако, оказались еще труднее. Например — как выбрать материал на полуторачасовой концерт из колоссальной дискографии Айнштейна? Концерт The Revolution Orchestra получил название «Ani ve-Ata» («Я и ты») — по одному из самых знаменитых хитов артиста; при этом сама эта композиция в итоге даже не вошла в трек-лист. Тем не менее, по-своему именно она вдохновила Зоара Шарона и Роя Оппенгейма на построение программы. Как заявил со сцены дирижер, вся карьера Айнштейна прошла под знаком сотрудничества, взаимодействия: с другими музыкантами, поэтами и актерами, со зрителями, с израильским обществом в целом. Бывают артисты, чье творчество герметично, замкнуто — а бывают те, кто, наоборот, существует в ситуации постоянного обмена энергией с окружающим миром. Арик Айнштейн — как раз из последних, даром что этот процесс у него не всегда шел гладко: в частности, после автомобильной аварии 1982 года он стал куда реже появляться на публике (этому несчастному случаю посвящена прозвучавшая со сцены в исполнении The Revolution Orchestra композиция «Shavir», «Хрупкий», с одноименного альбома — одного из самых личных у музыканта).
Программа концерта сверстана так, что подспудно, ненавязчиво наводит фокус не только на главного героя, но и на его соратников из разных эпох, а также на многообразные музыкальные традиции, с которыми соприкасался Айнштейн. Вот Шалом Ханох, вместе с которым он в конце 1960-х легализовал в Израиле прогрессивный рок — звучит песня «Lama Li Lakakhat la-Lev» («Зачем мне брать это в душу?»); в сочетании с картинкой на экране — полное ощущение, что вдобавок к «свингующему Лондону» пора начать говорить и о «свингующем Тель-Авиве». Вот Джози Кац и Шмулик Краус (песня «Ma Iti», «Что со мной») — с ними музыкант еще раньше пел в трио The High Windows (Ha-Halonot ha-Gvohot), маркируя водораздел между эстрадной песней и рок-н-роллом. Вот Мики Гавриэлов с его чисто битловским мелодизмом («Sa Leat», «Поезжай медленно»; «Hikhniseni Takhat Knafekh», «Возьми меня под свое крыло»), а вот Ицхак Клептер с его приблюзованными, классик-роковыми решениями («Shavir»; «Ulay Tzarikh Latet la-Ze Od Zman», «Возможно, стоит дать этому еще немного времени»). Вот, наконец, Йони Рехтер, многолетний соратник Айнштейна: как и Клептер, он тоже выходец из великой израильской группы Kaveret, но при этом носитель совсем иной музыкальной идентичности, мастер терпкой арт-роковой меланхолии.
А вот — внезапно — Клавдия Шульженко! Израильская популярная музыка апроприировала немало русских и советских песен, и «Tkhol ha-Mitpakhat» Арика Айнштейна — не что иное как перевод «Синего платочка», выполненный Авраамом Шлёнским. The Revolution Orchestra сводят подобное с подобным, включая в середине композиции куплет Шульженко на русском языке: если живой оркестр в 2025 году может аккомпанировать покойному артисту, то почему двое исполнителей из прошлого, никогда не встречавшиеся друг с другом, не могут спеть дуэтом? Это не единственный пример того, как Айнштейн заходил в своих записях на постороннюю, неизраильскую территорию — в частности, футбольный хит «Amru Lo» («Ему говорили») написан по мотивам композиции «Azzurro» Паоло Конте, которую прославил в 1968 году Адриано Челентано. Этот отрывок оркестр исполнил в рамках своеобразного «спортивного попурри» — по соседству с композициями «Shalosh-Arba» («Три-четыре») и «Ve-Ele Shemot» («И вот имена»). Последняя песня — также парафраз зарубежного источника, комического номера о русских композиторах с музыкой Курта Вайля и словами Айры Гершвина. В версии Айнштейна композиторов заменили на футболистов, принимавших участие в чемпионате мира 1990 года — их имена он зачитывает практически как рэп: речитативом под ровный, монотонный ритм.
Основную сложность для организаторов программы представлял вопрос: ладно отобрать песни, но как концептуализировать нарратив? В итоге Рой Оппенгейм и Зоар Шарон разбили трек-лист на номера, не всегда точно совпадающие с одноименными пунктами в дискографии Айнштейна — и не подчиняющиеся хронологическому принципу. Песни «Stav» («Осень») у музыканта не было, зато были «Ruakh Stav» («Осенний ветер») и «Stav Yehudi» («Еврейская осень»), причем на совершенно разных этапах карьеры. The Revolution Orchestra соединили их друг с другом, позволив герою концерта спеть в паре с самим собой: то мы видим юного Айнштейна c характерной шестидесятнической прической, выступающего в формате авторской песни, то — зрелого артиста с благородной сединой в сопровождении узнаваемого электропиано Йони Рехтера. Далее — две композиции с музыкой Ицхака Клептера, обе о времени, способном лечить раны. Вышеупомянутая спортивная секция — три отрывка на атлетическую тематику, из которых оркестр собрал виртуозный аудиовизуальный коллаж, временно выйдя из амплуа академического ансамбля и заступив на территорию, например, израильского продюсера Офира Кутиэля, больше известного как Kutiman (его альбом «Thru You» 2009 года был похожим образом собран из отрывков чужих видеозаписей на YouTube). Вскоре после нее — структурированный похожим образом блок детских песен, а еще «Ana Kurva», захватывающее исследование работ Арика Айнштейна в пространстве комедии (музыкальной и не только). От взгляда The Revolution Orchestra здесь не укрылись ни работы труппы «Луль» рубежа 1960-70-х, ни «Shir Mispar Shmone» («Песня номер 8»), добродушная пародия на жизненный уклад евреев-мизрахим, ни старинный скетч с Ури Зоаром о новых репатриантах, который по сей день показывают вновь прибывшим в ульпанах, ни, наконец, фильм «Кабель» 1992 года, в котором Айнштейн с коллегами с упоением разыгрывают сценки из репертуара кабельного телевидения.
Найденный рецепт, по ощущению, позволил оркестру убить двух зайцев разом. С одной стороны, музыкантов невозможно заподозрить в неуважении к первоисточнику: за исключением эпизодического конферанса (дважды с короткими речами выступил Рой Оппенгейм, еще разок — Мони Мошонов), со сцены не прозвучало ни одного слова, не принадлежавшего Арику Айнштейну. С другой стороны, выбор песен, их аранжировка, продумывание концептуально цельной программы — результат недюжинного авторского усилия участников The Revolution Orchestra. Музыканты не просто отряхивают от пыли израильскую песенную классику и дают возможность еще раз услышать ее живьем — они оригинально подают программу, стремясь сделать музыку Айнштейна созвучной дню сегодняшнему.
И здесь им наконец везёт. Если выбор и компоновка песен, создание новых аранжировок, синхронизация исполнения с видеозаписями требовали от оркестра трудной и кропотливой работы, то искусственно вдыхать в них актуальность не приходится — концерт доказывает, что многие из них ничуть её не потеряли. Это становится понятно в первые же минуты, со звуков композиции «Sa Leat». Айнштейн сам выступил здесь автором слов, причем, по воспоминаниям гитариста и композитора Мики Гавриэлова, он сочинил их вскоре после войны Судного дня, во время бесконечных разъездов по стране с концертами для солдат. В ситуации, казалось бы, располагавшей к созданию пафосного патриотического гимна, Айнштейн предпочитает описать максимально приземленную бытовую сценку: по дороге едет старенький автомобиль, а в нем сидят музыканты и обсуждают безнадежно зарядивший дождь. «Цви говорит, что такие дожди вредны для сельского хозяйства, — поёт он, имея в виду Цви Шисселя, который спустя много лет снимет упоминавшийся выше фильм «Кабель», — а я думаю: бедные солдаты, которые в такую погоду валяются в грязи!». И дальше: «Цви говорит, что ему холодно, и надо прикрыть окно, а я думаю —„Апоэль“ опять проиграл».
Это как «A Day in the Life» The Beatles — только в специфической израильской версии. Здесь применен тот же прием: фиксация на частном, на сугубо индивидуальной рефлексии, в противовес громким словам от общего лица — но с характерной айнштейновской сочувственной, человечной интонацией; как поется в другой прозвучавшей на концерте песне, «Ruakh Stav», «даже если ты циник, это все равно защемит сердце».
Сегодня эта интонация ценна и нужна не меньше, чем в 1974-м, ведь ничего, в сущности, не изменилось: солдатам по-прежнему приходится рисковать жизнью, валяясь в грязи, а израильскому обществу — искать любовь и красоту в повседневном на фоне больших тревог. И даже столь любимый Ариком Айнштейном тель-авивский «Апоэль» до сих пор отлично умеет проигрывать — в 2024 году команда вылетела во второй дивизион.
