Большой театр это, конечно, в первую очередь история про русское искусство — на его сцене блистали величайшие звезды мировой величины, начиная с упомянутых на обложке книги Александра Васькина и заканчивая Галиной Улановой, Владимиром Атлантовым и Евгением Нестеренко. А в советские времена Большой театр — это также про внешнюю и внутреннюю политику страны: при Сталине Большой фактически стал придворным театром, личным театром лучшего друга физкультурников, регулярно там бывавшим и хорошо знавшим всех ведущих артистов; а в поздние времена — одной из парадных витрин «развитого социализма». Балетные (реже оперные) спектакли Большого стали едва ли не обязательной частью программы интуристов, плативших валютой; ведущие звезды, а то и весь коллектив регулярно «пропагандировали советское искусство» на всех континентах. (Поскольку для советских артистов эти поездки были важным источником дохода, вокруг них неизменно бушевали нешуточные страсти и плелись интриги, детально и со вкусом описанные Васькиным. А еще на гастролях старались сэкономить каждый доллар, фунт или лиру, чтобы закупить и привезти в Союз побольше дефицита, что создавало немало комических ситуаций — например, когда артисты из экономии питались… собачьими консервами, которые разогревали на гостиничном утюге!)
Евреи появились в Большом еще до революции. Причем, несмотря на черту оседлости и процентную норму, в таких количествах, что порой возникали ситуации вроде описанной ниже:
Иван Иванович Петров рассказывал об одном пикантном эпизоде во время репетиции оперы Рихарда Штрауса «Саломея». Дирижировал Вячеслав Иванович Сук, работавший в театре с 1906 по 1933 год, фактически исполняя обязанности главного дирижера. Трудно давалась сцена, где поет хор евреев. Наконец репетиция закончилась. Сук громко объявил: «Все евреи свободны!» И тогда оркестр Большого театра чуть ли не в полном составе поднялся со своих мест, направляясь к выходу: «Куда вы? Я имел в виду совсем других евреев, тех, которые на сцене!»
А уж после революции… За дирижерским пультом театра в разные годы стояли Самуил Самосуд, Арий Пазовский, Борис Хайкин, Марк Эрмлер… Одной из звезд балета была вынесенная в заголовок книги Майя Плисецкая. В числе ведущих басов служил Марк Осипович Рейзен, любимец Сталина и человек несомненного гражданского мужества — в 1953 году отказался подписать письмо с осуждением «врачей-убийц». Последний раз Марк Рейзен появился на сцене Большого в 1985 году: в девяностолетнем (!) возрасте спел арию Гремина.
Теплым июльским вечером 1985 года окна одной из квартир дома номер семь в Брюсовом переулке горели чуть ли не до рассвета. Было шумно от голосов, играла музыка. В гости к радушному хозяину квартиры пришли его соседи, друзья, коллеги из Большого театра. Гуляли до утра: это Марк Осипович Рейзен отмечал девяностолетие. А перед этим в Большом театре он спел арию Гремина «Любви все возрасты покорны». Когда его спросили, сможет ли он высидеть в театре всю оперу «Евгений Онегин», показ которой Большой приурочил к юбилею певца, тот ответил: «Вообще-то я еще и пою. Сидеть мне будет непросто, а вот стоять на сцене — пожалуйста!»
Советские политические кампании тоже, разумеется, не могли миновать Большой. Некоторые певцы и музыканты стали жертвами репрессий. Рейзена в разгар борьбы с «безродными космополитами» уволили из театра (восстановили, как пишет Васькин, после личного вмешательства Сталина). А один из дирижеров Большого… — впрочем, дадим слово автору:
Второй раз Рождественский пришел в Большой театр в 1965 году уже главным дирижером. Это было очевидным взлетом для труппы: после Светланова нужна была фигура не менее заметная, а быть может, и более выдающаяся. Продержавшись на этом посту пятилетку, в 1970 году он вновь отдает все силы своему оркестру Всесоюзного радио. Однако в 1974 году его вынуждают покинуть ставший родным коллектив — председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин (известный борец за национальную и нравственную чистоту) потребовал от неуступчивого Рождественского уволить из оркестра всех евреев. Суть конфликта была в том, что за короткое время оркестр покинула группа музыкантов, эмигрировав в Израиль. Вот Лапин и предложил главному дирижеру — уволить «их» всех сразу и взять других, коренной национальности, пока весь оркестр не выехал на Землю обетованную. Рождественский отказался. Это сильно взбаламутило музыкальную общественность Европы, дав повод вражеским голосам к инсинуациям на фоне продолжающейся разрядки мировой напряженности.
Эти и другие «еврейские сюжеты» Васькин, разумеется, не педалирует. Но и не игнорирует, а описывает с присущей ему иронией. Еще раз напоминая, сколь неразрывно оказались связаны судьбы русского еврейства и русской культуры.
