«Большинство штетлов начинались как частные торговые города польской знати, <…> которые стимулировали бы экономику окрестных деревень», — пишут авторы предисловия к The Belarusian Shtetl Сэмюэл Кассов, Ирина Копченова и Михаил Крутиков. «Польским дворянам нужны были не только еврейские предпринимательские и управленческие навыки», им «нравилось также и то, что евреи, в отличие от купцов-христиан, никогда не могли стать их политическими соперниками». Однако в политике внутри штетла евреи, как правило, доминировали.
К концу XIX века еврейские интеллектуалы — писатели и сторонники Просвещения — создали миф о штетле как о средоточии еврейской народной жизни. На всеевропейском параде национальных идей штетл заменял евреям отсутствующую компактную территорию, необходимую, как считали в то время, всякой претендующей на самостоятельность нации. После Второй мировой войны штетлы, казалось, окончательно исчезли с карты Восточной Европы и сохранились лишь в еврейской коллективной памяти как «исчезнувший мир»¹, исполненный трогательной бедности и наивного благочестия. Многочисленные книги и фильмы, художественные выставки и научные исследования на разные лады воспроизводили, уточняли и деконструировали миф о Штетле, погибшем в огне Холокоста.
Между тем городки, в которых жили евреи, продолжали существовать в течение всего XX века. В некоторых из них следы еврейского прошлого были почти полностью уничтожены, но во многих сохранились здания синагог, старые еврейские кладбища и небольшие еврейские общины. Новые жители этих городков селились в бывших еврейских домах, пасли свой скот среди еврейских надгробий и создавали свою собственную мифологию местного еврейского прошлого. После распада СССР в бывшие штетлы начали приезжать не только туристы из Америки и Израиля, желающие прикоснуться к корням или помолиться на могилах праведников, но и ученые. Для последних эти уже не совсем (или совсем не) еврейские городки и поселки стали новым окном в их прошлое и самостоятельным объектом исследования. Так началась третья жизнь штетла, вернувшая его изучение в те места, где проходила его первая жизнь.
Это новое направление исследований в начале XXI века развивали прежде всего ученые и студенты из бывшего СССР, объединенные вокруг центра «Сэфер»². Более сорока экспедиций, поддержанных или организованных «Сэфером» за двадцать лет, исследовали около пятидесяти бывших штетлов в Беларуси, Латвии, Литве, Молдове, Украине и России. В этих школах-экспедициях участвовали десятки ученых из разных стран и сотни студентов. Цель этого масштабного проекта — «ввести в научный оборот архивные материалы и новые экспедиционные данные об истории, традициях, фольклоре бывших еврейских местечек, представить сохранившиеся до наших дней фрагменты еврейского культурного наследия, привлечь внимание к проблемам его сохранения». Результаты исследований публиковались главным образом на русском языке и потому оставались малоизвестными широкому научному сообществу. Коллективная монография The Belarusian Shtetl — первая большая презентация на английском языке нового научного направления, сложившегося в русскоязычной иудаике.
Первые две главы книги, написанные беларусским историком Инной Соркиной и израильтянином Аркадием Зельцером, посвящены истории беларусских штетлов в Российской империи и в Советском Союзе. О современных еврейских ритуалах «дней памяти» в местечках беларусско-российского пограничья рассказывает глава, написанная Светланой Амосовой. Фольклор нееврейских жителей бывших местечек представлен главой «Почему Гитлер не любил евреев: фольклорные версии причин Холокоста» (Андрей Мороз).
Следующая часть книги посвящена штетлу Глубокое, в котором проходила одна из экспедиций «Сэфера». Первые две главы основаны на устно-исторических свидетельствах о Холокосте в Глубоком, собранных в конце 1990-х гг. (Юлия Бернштейн), в следующей Ирина Копченова представляет старые фотографии, повествующие о повседневной жизни еврейского гетто в Глубоком. Глава «Память до востребования», написанная Михаилом Лурье и Натальей Савиной на основе полевых интервью, анализирует роль памяти о еврейском прошлом в жизни современного города Глубокое. В приложении опубликован перевод воспоминаний липецкого архитектора Мирона Мордуховича о местечке Желудὀк, в котором прошло его детство (это одно из обнаруженных экспедициями документальных свидетельств об истории и этнографии довоенного штетла).
Каждая из глав представляет отдельное большое направление исследований. Что же делает собрание разрозненных статей (ранее публиковавшихся на русском языке) монографией?
Во-первых, общим объектом исследования всех статей являются бывшие штетлы не всего Идишланда (т.е. страны идиша), а его части, Райсн (восточная часть Великого княжества Литовского, примерно соответствующая современной Беларуси). Об исторических и культурных особенностях этого региона подробно пишут авторы предисловия. В частности, они замечают:
«Белорусский национализм не был таким развитым, как польский или украинский национализмы, а отношения между евреями и белорусским крестьянством не были такими напряженными <…> Погромы, прокатившиеся по Украине в 1905 и особенно в 1918–21 годах, в значительной степени, хотя и не полностью, пощадили Райсн».
«…у еврейской интеллигенции в Беларуси [конца XIX – начала XX вв.] не было готового варианта ассимиляции, да она его и не искала. Это сделало регион особенно восприимчивым к специфически еврейским ответам на современность: развитие литературы на иврите и на идише, а также чисто еврейских политических движений, таких как сионизм и Бунд. <…> Этот регион был оплотом еврейского образования на иврите и идише».
Во-вторых, в столетней истории исследований штетла, также описанной в предисловии, сэферовские экспедиции занимают совершенно особое место. Вошедшие в книгу статьи отражают комплексный, междисциплинарный подход «Сэфера» к полевой работе в бывших штетлах. Правда, в книге не представлено эпиграфическое описание еврейских кладбищ — одно из самых живых и молодежных направлений работы экспедиций. Тем не менее, книга дает хорошее представление о том, как происходит встреча локальной памяти о еврейском прошлом с глобальной современностью. Именно эта встреча, которую я назвал «третьей жизнью штетла», и составляет общую (хотя и не включенную в название) тему монографии.
[1] «A Vanished World» — так называется альбом фотографий, сделанных Романом Вишняком (Roman Vishniac) в штетлах и городах Восточной Европы 1935–1939 гг., изданный впервые в 1947 г. [2] Центр научных работников и преподавателей иудаики в ВУЗах «Сэфер» при Институте славяноведения Российской академии наук.
