С 2022 года в издательстве Studio Click Ltd выходит книжная серия «Русская история и культура в архивах Израиля». Ее редактор — иерусалимский исследователь Владимир Хазан.
Нумерация тут не так проста. Пока выпущены три тома из обещанных шести. Правда, второй том, посвященный Юлию Марголину — философу, публицисту, автору одного из первых путеводителей по ГУЛАГу «Путешествие в страну зе-ка», — сам разросся в многотомник и издан еще не полностью: запланированы три книги, а вышли две.
Поэтому разговор о марголинском томе отложим на потом, а пока поговорим о двух других. Но сначала надо сказать о самой этой теме — Палестина в русской культуре — и о роли Владимира Хазана в ее изучении. Конечно, культурной жизнью первых волн русской алии и ее контактами с русскими и еврейскими литераторами в метрополии и диаспоре занимались и раньше. Достаточно назвать имена стэнфордского профессора Лазаря Флейшмана и его иерусалимского коллеги Романа Тименчика. Но только для Владимира Хазана эта проблематика стала многолетним центром его научных интересов.
Благодаря Хазану в историю русской литературы оказался вписан Довид Кнут — поэт, которого отмечал Владислав Ходасевич, герой французского Сопротивления. Хазаном написана двухтомная биография Петра (Пинхаса) Рутенберга — эсэра, ближайшего друга, а потом участника убийства священника Георгия Гапона и по совместительству сиониста, одного из первых командиров Хаганы, создателя Палестинской электрической компании (она же — действующая и поныне Хеврат хашмаль). Хазану принадлежит монография о Глебе Боклевском, солдате-врангелевце, который после Гражданской войны осел в Палестине, стал Арье Боевским (не переходя при этом из православия в иудаизм) и сыграл ключевую роль в создании израильского флота и промышленного рыболовства.
Чуть раньше, чем «Русская история и культура в архивах Израиля», под редакцией Владимира Хазана вышел другой многотомник — «Эрец Исраэль и русские эмигранты в Европе: контакты, связи, общение, взаимодействие, 1919–1939». Среди его героев — философы Николай Бердяев и Лев Шестов, первый и последний председатель Учредительного собрания Виктор Чернов и другие мыслители, литераторы, революционеры, сионисты.
И вот новая серия. Построенная на несколько иных принципах. Формально она не про Израиль как таковой, а про материалы из израильских архивов. Цель — представить читателю все богатство хранящихся в них источников информации, связанной с историей русской культуры. При этом герои могут быть с Израилем вообще не связаны.
Например, первый том открывается перепиской Шолом-Алейхема с прозаиком и журналистом Александром Амфитеатровым. Амфитеатров в эти годы, перед Первой мировой, постоянно живет в Италии, его корреспондент переезжает из одной европейской страны в другую. Но хранится переписка частично в Университете Индианы, частично — в тель-авивском Архиве Шолом-Алейхема. А значит, вписывается в логику серии.
Или пример еще более очевидный. Завершает первый том публикация уже упомянутого выше Романа Тименчика — ранние поэмы и стихотворения Бориса Анрепа из собрания публикатора. Русский дворянин, адресат стихотворений Анны Ахматовой, британский художник-мозаичист, Анреп, в отличие от Шолом-Алейхема, вообще не имеет отношения к еврейской культуре. Но альбом с его поэтическими текстами хранится у Тименчика, который более 30 лет живет в Израиле, и потому они появляются в шеститомнике. (Нельзя не отметить и другую публикацию Романа Тименчика — письмо Исайи Берлина публикатору, обрастающее, как обычно у Тименчика, многоуровневым ветвящимся и чрезвычайно насыщенным комментарием об отношениях Берлина с Анной Ахматовой и созданной ею бе́рлинской мифологии.)
Понятно, что в истории русского рассеяния Эрец Исраэль до определенного момента играет роль менее значимую, чем такие центры, как Париж, Берлин, Прага, Харбин. Эмиграция в Палестину была идеологическим выбором, сюда ехали преимущественно идеалисты, собиравшиеся не сберегать в изгнании русскую культуру, а строить принципиально новую, халуцианскую.
Тем больше важность отдельных «коммуникаторов» — людей, вписанных в российскую культурную среду, поддерживающих связи со своими друзьями доэмигрантской поры и заводящих новые (пусть даже только эпистолярные) знакомства. В подмандатной Палестине эту функцию выполняли прежде всего отец и сын Шоры — Давид и Евсей. Естественно, что они становятся сквозными героями вышедших томов.
За последние три десятилетия о Шорах написано немало. Усилиями Дмитрия Сегала, Нины Сегал-Рудник, Владимира Хазана, Юлии Матвеевой и других исследователей изучены их биографии, введена в научный оборот переписка Евсея Шора с Николаем Бердяевым, Федором Степуном, Львом Шестовым, Густавом Шпетом. В издательстве «Мосты культуры» в 2001 году вышли «Воспоминания» Давида Шора.
Давид Шор — музыкант, пианист, заметная фигура в кругу московской интеллигенции конца XIX — начала XX века. Адепт сионизма, он в середине 1920-х пытается, используя свои связи среди советских вождей, добиться прекращения антисионистских репрессий и разрешения для советских евреев изучать иврит. Но попытки заканчиваются ничем, и в 1927 году Шор поселяется в Тель-Авиве.
Его сын Евсей Шор уехал из Советской России несколькими годами раньше отца, жил в Германии, обучался философии у Эдмунда Гуссерля. После прихода к власти нацистов через Италию добрался до Палестины.
Сестра Евсея Шора, Евгения, была первой женой поэта Вадима Шершеневича. В 1927 году она уехала в Эрец Исраэль вместе с отцом и дочерью. Двоюродная сестра Евсея и Евгении, Ольга Шор (Дешарт), с 1920-х годов жила в Италии, была ближайшим другом семьи Вячеслава Иванова, а после его смерти стала биографом поэта и издательницей его сочинений.
В третьем томе серии в составе обширного раздела, посвященного Леониду Пастернаку, публикуются его письма Давиду Шору, подготовленные к печати Анной Сергеевой-Клятис и Владимиром Хазаном. Помимо научной ценности, публикация эта интересна фиксацией тех взаимных притяжений, сомнений, недоумений, которые и по сей день нередки в отношениях между израильтянами и евреями диаспоры. Тут и разочарование посещающего Палестину Пастернака в школе «Бецалель», и обида Шора на художника, не заметившего, по мнению его корреспондента, антиеврейских погромов 1929 года, и непростая адаптация самого Шора на новой родине («Тель-Авив растет, но не так как хочется»).
Основные сюжетные линии переписки (в 1923 году) Евсея Шора и Василия Кандинского, публикуемой Ниной Сегал-Рудник, — попытка создать германское отделение Российской академии художественных наук (РАХН), где до эмиграции служили оба корреспондента, и найти точки соприкосновения РАХН и Баухауза, борьба Кандинского с левыми художниками и теоретиками, в первую очередь с Осипом Бриком и Давидом Штеренбергом, финансовые проблемы и судебные тяжбы, в которые оказывается втянут Кандинский после возвращения в Германию в 1921-м.
Из других шоровских материалов хочется отметить переписку Евсея Шора с Всеволодом Фохтом — евреем по происхождению, который сначала стал русским литератором и французским журналистом в Париже, а потом уехал в Дамаск и там принял монашеский постриг и имя Даниил. В переписке ярко отразилась не только удивительная личность и судьба Фохта с его путешествиями от Ближнего Востока до Бомбея и обратно и мечтой «посильно послужить еврейству остаток жизни», но и тяжелая атмосфера в ишуве накануне и после начала Второй мировой войны.
Не могло обойтись в таких томах без Жаботинского и «жаботинцев», без материалов к истории театра «Габима» (очерк Елены Румановской об актрисе Шошане Авивит). Несколько разделов посвящено общению еврейских и русских (или русско-еврейских) писателей: Ивана Бунина с Залманом Шнеуром, Исаака Бабеля с Авраамом Блаем-Ципори. Представлен в издании и друг Алексея Ремизова, а позднее — чиновник израильского МИДа Виктор Залкинд, известный русскоязычным читателям по давней публикации Лазаря Флейшмана.
Один из самых интересных разделов третьего тома посвящен Вере Александровой-Шварц (в девичестве Мордвиновой). В юности она стала переписываться с Василием Розановым, которого восхитила готовность девушки к откровенному эпистолярному диалогу и независимость ее оценок. Письма Мордвиновой Розанов с ее позволения почти синхронно с получением печатал в журнале «Вешние воды», сопровождая своими комментариями. После революции Мордвинова вышла замуж за меньшевика Соломона Моносзона (псевдоним — Шварц; таким образом фамилия его жены составлена из двух псевдонимов — ее и его) и из православного консерватора с выраженным антисемитским «настроением» стремительно превратилась в социал-демократа, а после высылки вместе с мужем из Советской России — в многолетнего сотрудника журнала «Социалистический вестник». В 1950-х, уже в Америке, Александрова заняла пост главного редактора Издательства им. Чехова, став таким образом «одной из ключевых фигур в послевоенной истории русской литературы в изгнании». Через несколько лет после смерти жены (1966) почти 90-летний Шварц переехал в Израиль и перевез сюда семейный архив.
Эволюция взглядов Александровой, ее аккуратное «переписывание» собственного прошлого дотошно прослежены в очерке Владимира Хазана. Обзор архива супругов сделан Павлом Трибунским. Наконец, Татьяна Позднякова публикует переписку Александровой и Шварца с авторами Издательства им. Чехова, среди которых, в частности, Иван Бунин и Марк Алданов.
Серия «Русская история и культура в архивах Израиля» далека от завершения. Среди героев следующих томов — врач, близкий соратник Зеэва Жаботинского, двоюродный брат Льва Ландау Яков Вейншал, русская революционерка-террористка Ксения Памфилова-Зильберберг и, конечно, «вечный спутник» Владимира Хазана Довид Кнут.
